Главная » Статьи » Полезные статьи из интернета |
Митрополит Антоний Сурожский, один из самых известных проповедников двадцатого века, много писал об одиночестве, которого так много в сегодняшней нашей жизни, которого в любой жизни всегда было немало. Мы выбрали из творений и проповедей владыки Антония те фрагменты, где он пишет об одиночестве: одиночестве как утешении, и как горе, как пути к Богу, и как страшном бремени... Одиночество страшное, жгучее… «В
эту первую ночь, когда Бог стал человеком, когда Самый Живой Бог обитал
плотью среди нас на земле, Он приобщился к самой тяжелой человеческой
обездоленности. Никто не принял Его Мать под кров свой; все сочли Его
чужим, все отослали Его на далекий, бесконечный путь, который
простирался перед странниками без крова и без привета. И они пошли – и
в эту первую ночь Христос приобщился всем тем, которые из века в век
проходят через жизнь и телесно, и духовно отброшенными, презренными,
нежеланными, исключенными из человеческого общества. А таких людей в
истории человечества – несметное количество. И по сей день – увы! – в больших городах и на просторах земных сколько таких людей, которым некуда пойти, которых никто не ждет, о которых никто не воздыхает, которым никто не готов открыть свой дом, потому что они чужие или потому что страшно приобщиться судьбе людей, обездоленных не только несчастьем, но человеческой злобой: ставших чужими, потому что люди, другие люди из своего сердца и из своей судьбы их исключили. Одиночество – страшное, жгучее, убийственное одиночество, которое снедает сердца стольких людей, было долей Пречистой Девы Богородицы, Иосифа Обручника и только что родившегося Христа. Он был чужой, никем не желанный, исключенный и выброшенный. Это – начало пути Его; и на этом пути Он приобщился, как я сказал, всем, кто так живет и в наше время, чужим среди людей, которые должны быть для них братьями; презренны они, побеждены – подлостью, трусостью и злобой человеческой. Уязвимы они по хрупкости своей, по беззащитности своей. Наше дело, христиан, увидеть в них образ Того Бога, Которого мы благоговейно сегодня чтим, и таких принять, как мы приняли бы теперь Христа, если бы Он явился перед нами обездоленным, уязвимым, беспомощным, презренным, ненавидимым, гонимым...» Одиночество как отчужденность «Но
теперь нам надо из этого храма выйти и куда-то идти. Куда пойдем мы?
Куда пошли апостолы Христовы после Тайной вечери? За исключением
одного, все пошли со Христом в Гефсиманский сад. Иуда вышел раньше, и
было темно там, куда он пошел. Две дороги перед каждым из нас: за
Христом, в страшную тьму Гефсиманского сада, где Христос принял в Свое
сердце, взял на Свои плечи всю отверженность мира, все отчуждение мира
от Бога, всю скорбь, рождающуюся от этого, вырастающую из вражды, из
ненависти, из отчужденности людей друг от друга. Апостолы пошли в место
темное, потому что там было борение против зла, был кровавый пот, были
слезы Христовы, был ужас перед надвигающейся смертью. Но Иуда ушел в
другую тьму. Там никакой заботы ни о ком не было, никто его не трогал,
он был свой в этой тьме, но остался в ней один, потому что те люди,
которые ходят в этой тьме, друг другу не братья,— каждый закован в свое
одиночество».
«Иуда предал Христа, и когда он увидел
результат своего действия, то потерял всякую надежду; ему показалось,
что Бог его уже простить не может, что Христос от него отвернется так,
как он сам отвернулся от своего Спасителя; и он ушел...
Пустыня в сердце человека «Есть другой, детский рассказ из
творчества англичанина Свифта, “Путешествие Гулливера”. Попал он в
страну лилипутов, заснул на траве; проснулся – встать не может. Почему?
Потому что лилипуты каждый его волос привязали к одной травинке. Каждую
травинку он бы сорвал и каждый волос он бы вырвал, а когда привязали
все волосы ко всем травинкам – с места не мог сдвинуться. А разве мы не
похожи на это, разве мы не приделаны к бесконечному количеству
травинок, так, что не можем двинуться? Это очень важно. Ну, предположим, что мы остриглись, оторвались. Как говорит один из Отцов пятого века, вошли под собственную кожу. И вот я весь живу под моей кожей, то есть я изнутри вижу, изнутри действую, а не нахожусь где-то рядом с собой или вокруг. Это еще не значит, что все достигнуто. Надо найти способ дойти до глубины, а не только под своей кожей сидеть. Первая задача: найти время, чтобы побыть одному. Времени для этого сколько угодно, но мы его не находим. Можно быть в полном одиночестве, когда мы сидим в поезде, мы бываем в полном одиночестве в большом количестве разных моментов нашего дня. Но мы их не используем. И вот – побудь в одиночестве. Что тогда? Опыт показывает: уйдешь, и сначала так тихо и так хорошо. Никто тебе не мешает быть одному. Внешнего шума нет, внешних побуждений нет. Могу быть самим собой. Но проходит очень непродолжительное время, и делается скучно. Что это значит? Это выявляет то, что все, кроме нас, о нас знают: что если с нами остаться вдвоем наедине, то через короткое время делается скучно. А почему? – Потому что во мне ничего нет, чем бы питаться. И тут обнаруживается, что человек большей частью не живет, а реагирует на то, что случается. То есть живет отраженной жизнью, как можно отражать свет. Не то что человек сам в себе имеет жизнь и из внутреннего побуждения, из внутреннего чувства или мысли что-то творит. А: что-то случилось – и я на это отвечаю, еще случилось – и снова отповедь даю; и так мы думаем, что живем. Но так мы не живем, так мы только отповедь даем, реагируем. Акции нет, есть только реакция, ответ на что-то, на вопрос, на оклик: но никогда мы не звучим из себя самих. А когда остаемся одни, оказывается, что действительно мы не умеем изнутри себя как-то действовать, жить. Если принудить себя к одиночеству, то через некоторое время делается просто страшновато, потому что делается темно, и тесно, и страшно в этой пустыне. Пустыня это не только место незаселенное, это всякое место, где пусто. Такая пустыня бывает у человека в сердце. Такая пустыня бывает в толпе. И вот, делается страшно в пустыне. И надо идти дальше. И тут нужно проявить очень много терпения и мужества. Когда дошел до этого момента страха, до этого момента, где делается темно и тесно, надо сказать: Господи, аще и в сени смертней пройду, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс. 22:4) – и идти дальше, во тьму, во мрак, в это узкое ущелье, идти дальше, не ожидая себе света, не ожидая ничего, зная, что когда придет время – свет воссияет, когда придет время – встреча совершится; а пока – пусть будет темно, пусть будет ночь. И вот так идешь, и если претерпеть до конца, тогда приходишь в место, где снова поднимается заря. И это – единственное, что мы можем сделать для того, чтобы встретить Бога в молитве».
«Вспомним несколько из тех выражений, которые
употреблены Христом или Евангелием по отношению к Крестителю Иоанну.
Первое, что мы о нем слышим, это что он – глас вопиющего в пустыне.
Пустыня это не только место ненаселенное, это место, где пусто; и так
часто в человеческом сердце пусто, в человеческой жизни пусто. Не
только нет содержания вечного, но нет вообще такого содержания, которым
можно было бы жить. И в этом отношении мы окружены, все, людской
пустыней. И вот в этой пустыне и мы призваны, подобно Крестителю,
свидетельствовать. Свидетельство Иоанна Крестителя началось не словами:
прежде чем вернуться к людям и говорить, прежде чем властно требовать
от них, чтобы они стали достойны своего звания человека, он сам
удалился в голую, жаркую пустыню и остался наедине с самим собой, лицом
к лицу с самим собой перед очами Божиими.
«Ведь подвижники, пустынники учились молчать в особых для того условиях. Вся жизнь строилась, направлялась на созерцание...
Одиночество подвига «И вот жизнь святой
(равноапостольной – ред.) Ольги, память которой мы чтим сегодня, должна
быть для нас и судом, и вдохновением. Ольга была христианкой за два
поколения до Крещения Руси; она была христианкой в одиночку, среди
царедворцев своего мужа, который презирал христианство как религию
слабых, потешался над ним и вместе со своими соратниками высмеивал и
княгиню Ольгу и ее веру. И она стояла, в одиночку, и никогда не
поколебалась; она не робела заявить о том, кто она есть, она
провозглашала свою веру в одного, Единого Бога, Господа господствующих
и Царя царствующих, но также и Спасителя мира». «Задумаемся над этим, потому что, вот, стоит и высится перед нами во весь рост образ святой Ольги, одинокой в море язычников – не в таком обществе, которое, как наше, уже несет в себе евангельскую закваску и где у нас столько общего с нынешними язычниками. Она стояла в одиночку и не поколебалась; и потому что она так выстояла, она смогла передать своему внуку Владимиру такое видение мира, которое никогда не поблекло и не дало ему покоя, пока он не нашел ответа. Она раскрыла перед ним новое измерение человечества и пробудила в нем голод по вещам более великим, более правдивым и более святым, чем ложные боги, которых почитал его отец со своим окружением. И потому что она была способна выстоять среди насмешек царедворцев своего мужа, ее внук открылся Богу во Христе и своим обращением распахнул сердца миллионов людей и просторы земли Российской господству и воцарению в ней Христа Спасителя. Научимся же от этой женщины, хрупкой и более сильной, чем все мужчины, – как Матерь Божия, бывшая сильнее всякой боязни и всякого колебания; научимся стоять в одиночку и провозглашать нашу веру – не на словах, слова больше никого не убеждают, люди наслышались слишком много обманчивых, красивых слов, – но живя по-Божьему, как собственный народ Христов. Аминь!»
Предельное одиночество – когда у человека больше нет Бога
«По-настоящему гордый человек - это человек, который не признает над собой ни Божьего, ни человеческого суда, который сам себе закон. В жизни аввы Дорофея есть рассказ, как он посетил один монастырь и ему сказали об очень молодом монахе как об образце смирения: он никогда не гневался, никогда не возмущался, никогда не возражал, когда его порочили или унижали. И Дорофей, который был опытен в духовной жизни, не поверил; он вызвал этого монаха и спросил: «Каким это образом, при всей твоей молодости, ты достиг такого совершенства, что когда тебя порочат, унижают, оскорбляют, ты никогда не возмущаешься?». И этот молодой монах ответил: «Что мне возмущаться, когда какие-то псы на меня лают?». Его духовное состояние было не смирением и не примиренностью, а совершенной свободой от человеческого не только осуждения, но и просто суждения, мнения; что о нем говорили люди - его не касалось, он сам себе был судьей, он был мерилом всего для себя. И если исходить из этого, то, разумеется, Божий суд также отстраняется, остается только собственный суд. Это состояние предельного, замкнутого одиночества; это состояние, когда у человека больше нет Бога и нет суда вне его самого».
«Чувство отсутствия Божия мы можем испытать по Его воле; Он может пожелать, чтобы мы тосковали по Нему и узнали, как дорого Его присутствие, давая нам познать на опыте, что такое предельное одиночество. Но часто наш опыт отсутствия Божия является результатом того, что мы сами не даем себе возможности ощутить Его присутствие. Одна женщина, четырнадцать лет занимавшаяся Иисусовой молитвой, жаловалась, что у нее никогда не было чувства, что Бог здесь. Но когда ей указали на то, что в своей молитве она сама говорит, не умолкая, она согласилась несколько дней стоять перед Богом молча. И когда она так сделала, то почувствовала, что Бог здесь, что тишина, ее окружавшая, была не пустотой, не отсутствием шума или движения, но что это безмолвие было насыщенным; это было нечто не отрицательное, а положительное; это было присутствие, – присутствие Бога, Который ей дал Себя узнать, сотворив такую же тишину и в ней. И тогда она обнаружила, что молитва возобновилась в ней сама собой, но это уже не был тот словесный шум, который препятствовал Богу открыть Себя».
Одиночество перед лицом собственной жизни «Выйдем же
отсюда, вспоминая эту притчу (о милосердном самарянине – ред.) не как
одну из самых прекрасных сказанных Христом вещей, но как прямой путь,
на который Он призывает нас встать. Она учит нас относиться друг ко
другу, оглядеться вокруг внимательным взором, помня, что порой малейшая
ласка, одно теплое слово, одно внимательное движение может перевернуть
жизнь человека, который в одиночестве стоит перед лицом собственной
жизни. Пусть поможет нам Бог быть подобными милосердному самарянину на
всех уровнях и по отношению ко всем людям. Аминь!»
Исцелить одиночество в другом «Взглянем друг на друга в наших семьях, среди наших друзей и в
нашем приходе, и везде вокруг на улице, где бы то ни было, взглянем,
посмотрим. Взглянул на лицо человека, заглянул в его душу через его
глаза, порой такие испуганные, такие отчаянные, такие полные боли или
такие мертвые, потому что человек потерял всякую надежду, и тогда
посмотрим на нашего ближнего, на любого ближнего, на любого человека,
который нам встречный-поперечный, и поставим себе вопрос, какова его
нужда, что я могу сделать? Я могу вступить в его жизнь, я могу ему
доказать, что он не один, что он не презрен, что он не лишний, что
кто-то его увидел глазами и отозвался сердцем? Посмотрим друг на друга
такими глазами, и тогда придет исцеление многим. Это придет через Христа, да, потому что, как сказал отец Сергий Булгаков много лет тому назад, мы все являемся как бы воплощенным присутствием Самого Христа. Крещаясь, мы делаемся с Ним едиными, получая миропомазание, мы исполняемся Святым Духом, причащаясь Святых Тайн, мы делаемся единым с Ним. Подумайте: каждый из нас в каком-то смысле является живой, хотя часто такой не творческой, но живой иконой Христа! Наша ответственность велика друг за друга - и не только за тех, кого мы любим, кто нам нравятся, кто нам близок, но за всякого, кто парализован страхом, болью, ужасом, своим прошлым или своим отчаянным одиночеством. Посмотрим друг на друга новыми глазами и начнем учиться, как можно видеть отчаяние в другом человеке, бессилие его. И поставим перед собой вопрос: что я могу сделать для этого человека и для всех друзей вокруг меня? не обязательно словами, но часто бывает: когда человек в отчаянии, когда он одинок, когда никого у него нет, - и вдруг кто-то на него посмотрит такими видящими глазами, что он поймет, что он увиден, и что он не один, и что он может улыбнуться другому человеку, и что тот отзовется. И тут начнется исцеление и новая жизнь. Начнем эту новую жизнь сейчас, сегодня, здесь и пусть будет благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
«Хочу обратить ваше внимание на три черты сегодняшнего
Евангельского чтения. Первое – как страшно слышать, что человек
тридцать восемь лет был в крайней нужде, разбитый телесной болезнью,
сломанный, и что никого не нашлось, кто бы его пожалел, кто бы ему
помог... И то, что случилось с этим человеком, в наше время случается с
миллионами других людей: потому что мы холодны сердцем, потому что нам
нет дела до того, что другие голодают, страдают болезнью, находятся в
отчаянии душевном, ищут и не могут найти своего пути в жизни, в
конечном итоге – Живого Бога, потому что мы так холодны, миллионы людей
остаются во тьме и в холоде, в одиночестве и в ужасе». Не можем пережить нашу осиротелость, как переживают ее святые «У
преддверия светлого, животворящего Поста мы вспоминаем изгнание адамово
из рая, трагический момент, когда человек разобщился с Богом, потерял
животворящее единство с Ним и остался один на земле. Не можем мы так же пережить эту осиротелость, как переживают ее святые, которые хоть краем души или глубинами своего существа прикоснулись Божественной жизни, приобщились Богу и, однако, находятся в этом мире одиночества, в этом мире, где качествует смерть, потому что человек отпал от Бога. И хочется мне сегодня прочесть вам несколько строк, написанных старцем Силуаном, который так глубоко переживал и свою живую, животворящую встречу с Богом, и трагедию человеческого сиротства: "Скучает душа моя о Господе, и слезно ищу Его. Как мне Тебя не искать? Ты прежде взыскал меня и дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя. Ты видишь, Господи, печаль мою и слезы: если бы Ты не привлек меня Своей любовью, то не искал бы я Тебя так, как ищу. Но Дух Твой дал мне познать Тебя, и радуется душа моя, что Ты — мой Бог и Господь, и до слез скучаю я по Тебе..." В жизни каждого из нас бывает дивное мгновение — иногда единственное, иногда повторяющееся, — когда вдруг Бог станет так близок, когда оживет душа, когда встрепенется сердце, когда ум станет глубок и тих, как глубокое, невозмущенное озеро, когда всем существом своим мы чувствуем, что мы ожили, и что мы можем жить в Боге, жить вовек. Каждому из нас надо войти в себя, погрузиться в самую свою глубь в поисках этого или этих мгновений, и вновь их пережить со всей силой, на которую мы способны, и тогда взглянуть на то, что значит наше отпадение от Бога, от жизни. И только тогда сможем мы дрогнуть сердцем, дрогнуть всем существом своим от ужаса и боли нашего сиротства и нашей измены. Бог верен, — неверны только мы».
Остаться наедине с собой – одна из самых страшных вещей «Остаться
с самим собой - одна из самых страшных вещей, которые могут случиться с
человеком, если он этого не делает по собственному почину, а только по
необходимости. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты,
без всего того, что мы ставим между этим порой страшным или просто
пугающим, или прямо вызывающим отвращение видением - и нашим взором.
Больше всего нам мешает стать перед самими собой именно этот страх: что
я увижу, если откроются мои глаза? Что я увижу, если снимется завеса?
Когда мы этому себя подвергаем, мы часто испытываем сначала просто
скуку: мы привыкли развлекаться; мы привыкли отвлекать собственное
внимание от себя тысячью вещей, из которых многие сами по себе и
хороши, и достойны внимания, но которые мы употребляем, чтобы закрыться
от пугающего нас одиночества. А когда мы начинаем заглядывать глубже,
нам порой делается страшно. Не от того, что мы видим, а от того, что мы
вступаем в совершенно нам не известную область: кто знает, какие
чудовища поднимутся из этих глубин? Сколько злобы, сколько горечи,
сколько лжи, сколько неправды, сколько страха? Сколько жадности - и
душевной, и духовной, и телесной? Сколько вражды, сколько холодного
безразличия, сколько жестокости я увижу, если загляну в себя? И нам
действительно страшно заглянуть».
Разве горюем о том, что мы одиноки?
«Мы слышим или читаем евангельские слова, собственные слова Христа Спасителя, - и они до нас не доходят. Минутами мы восхищаемся ими, минутами умиляемся, а минутами говорим: ах да, это я уже слышал, это я уже читал; да, это длинный отрывок, который мне уже так известен... Да, известен: памятен - но до души не дошел! Разве мы живем тем, что слышим в Евангелии? Разве слово Христово доходит до нас так, что оно меняет внутренний наш строй, внешнюю нашу жизнь, раскрывает наш ум так, что у нас уже не свой ум, а ум Христов, как говорит апостол Павел (1 Кор. 2,16)? Разве душа наша раскрывается так, что в ней дышит, веет Святой Дух? Нет! Даже в этом мы так далеки от Духа, а что же говорить о том, что апостол Павел описывает как неизреченные глаголы, которые Святой Дух произносит в глубинах нашей души (Рим. 8,26)? Разве мы их слышим? Разве горюем о том, что мы одиноки? Да, горюем, и ищем себе и утешения, и поддержки, и помощи, и отвлечения от своего одиночества в общении с людьми, другими людьми; остаться вдвоем с Богом, со Христом нам просто невыносимо! Когда мы должны провести несколько часов только с Ним - в молчании ли, в молитве ли, в церковном ли богослужении, или просто в болезни, в одиночестве - разве эти часы нам не кажутся непомерно долгими и, порой, просто невыносимыми? Быть со Христом нам в тягость. Какой это ужас! Какое же утешение нам нужно от Святого Духа, когда самое содержание нашей жизни отрицает это утешение, самую нужду в этом утешении?» Источник: http://www.pravmir.ru/article_3759.html | ||
Категория: Полезные статьи из интернета | Добавил: aleksiy76 (07.Фев.2009) | Автор: Митрополит Сурожский Антоний | ||
Просмотров: 2031 | Комментарии: 1 |
Всего комментариев: 0 | |